Аишитуру – это серьезно
Наша любовь родилась из тяги к неизвестному неизвестное, как известно (прошу прощения за невольный каламбур), всегда кажется лучше, чем есть на самом деле, всегда в некотором смысле обманывает ожидания. И когда предмет твоих мечтаний оказывается рядом, когда ты получаешь то, что хотел и что казалось недоступным, выясняется, что не так уж все распрекрасно, как виделось на расстоянии. Так и наша любовь. Увы, она стала не чем иным, как длинной чередой непониманий. Но обо всем по порядку… С Айко я познакомился на Андреевском спуске, где продавал свои работы. Она проводила экскурсию по Киеву для своих соотечественников и сразу мне чертовски понравилась. Но я не собирался в нее влюбляться, ведь у меня была жена. Я просто невольно искал какого-то разнообразия в своей серой, монотонной жизни. Может, мне не хватало родственной души? Не знаю… В принципе, я любил супругу. Во всяком случае, когда женился на ней пять лет назад. Но брак значительно охладил нашу страсть. Казалось бы, свадьба ничего не меняет, но на самом деле меняет все. В нашем доме было тихо, уютно и… предсказуемо. Единственной неизвестной вещью было то, смогу ли я что-то заработать в этом месяце… Я был художником и, хотя рисовал много, продавал совсем мало. В наше время немногие покупают картины, да и конкуренция велика. Мои масляные полотна висели в галерее, которой владел наш с женой приятель, по полгода и больше. Поэтому летом мне приходилось выставлять акварели в местах скопления приезжих. Чаще всего сидел на Андреевском, но порой ездил и на выставку, и на Крещатик. Маленькие сувениры с пейзажами для туристов, приезжающих в наш город. Эти картинки покупали в основном ( иностранцы, поэтому в сезон я не жаловался на отсутствие денег. Но когда туристы уезжали, становилось трудно. Жена время от времени находила для меня подработки, порой приходилось даже работать маляром…
Был ли я счастлив? Скорее, просто смирился с существующим положением вещей. Но в глубине души верил, что меня еще ждет что-то необычное. Все ждал чего-то: И дождался… Айко… Молодая японка, курсировавшая между Токио и Киевом. Японских туристов у нас, как известно, не особенно много, а женщин, сопровождающих группы на экскурсию в столь далекую страну, еще меньше. Понятное дело: чтобы заниматься таким бизнесом, надо иметь сильный характер и выдержку. А еще очень хотеть этого. Глядя на Айко, трудно было поверить, что под этой хрупкой изящной оболочкой скрывается именно такой железобетонный характер. Но так оно и было. И будущее только убедило меня в этом.
Я всегда преклонялся перед искусством Японии и Китая. Привлекала не только экзотика, но и глубина проникновения в сущность жизни, выраженная достаточно простыми средствами. Изящество их музыки, поэзии, живописи покоряло. Акварели на шее — что может быть лучше? Это просто сказка! Больше нигде в мире нет такого…
Айко остановила свою группу возле моих работ и стала что-то говорить им на своем языке. Мне даже показалось, что она хвалит мои акварельки. И я не ошибся, потому что несколько японских туристов приобрели у меня сувениры. Они все время улыбались и прибегали к помощи гида, чтобы она перевела для меня их вопросы и пожелания. А я? Я был очень доволен. И не только тем, что прилично заработал, а еще и тем, что перед уходом эта красивая японская девушка сказала мне на нашем языке: «Осень класиво. Ты — настоящий художник». Она так забавно произносила звуки «с», «ч» и «ш», совершенно невообразимым образом смешивая их звучание, что я даже рассмеялся. Айко тоже все время улыбалась мне. Я подарил ей самую лучшую из тех акварелей, которые еще остались. Девушка пришла в восторг. Прощаясь, она оставила мне свою визитную карточку. Дальше пошло-поехало. Теперь экскурсовод всегда подходила ко мне со своими туристическими группами, а когда улетала в Японию, мы общались по Интернету. Честно говоря, так даже удобнее: можно дать волю эмоциям и вообще вести себя более открыто и откровенно. Она прислала мне свою фотографию. Я не знал японского и английским владел серединка на половинку. И хотя это порой мешало нашему общению, чувствовал, что нашел наконец родственную душу.
«Ты такой тонкий и чувствительный мужчина, — писала Айко.
— Я всегда считала, что европейцы более открыты и доброжелательны, чем мы, и не ошиблась. А еще ты — художник, это твоя сущность, и это сразу видно…»
«Ну вот, — думал я. — Посторонняя женщина оценила мой талант. А Даша, жена, родной человек…»
— Пора тебе взяться за ум. Занялся бы чем-то прибыльным, то и дело повторяла супруга. — Открыл бы свою ремонтную фирму или что-нибудь в этом роде. Ты же профессиональный маляр!
— Я — художник, — поправлял Дарью как можно спокойнее. — Худо-о-ожник… — передразнивала она с ироничной улыбкой.
— Если ты такой мастер, такой гениальный, так почему никто не покупает твои картины? Ах да, — произносила, как будто вдруг что-то вспомнила, ты же творишь Искусство с большой буквы. Твои картины способен оценить только настоящий творец. Такой же, как ты! Но где найти еще столь же талантливого и неповторимого? Ну где?! Скажи мне, а то у меня уже нет сил пахать вместо мужа-лентяя и… пьяницы!
С пьяницей она, конечно, переборщила. Я не. пил много. Ну выпивал иногда в компании. Когда был на выставке у друга, разве мог я не выпить за его успех? Или вот на прошлой неделе… Встретился со знакомым в пабе. Так что, мне надо было сидеть и смотреть, как он пьет, а самому изображать из себя трезвенника? Глупо и некрасиво. Мужик я, в конце концов, или нет?! После бутылки пива мне лучше работалось, настроение поднималось. А пьяным почти никогда не бывал. Да и не лентяй я никакой! Просто для работы нужно вдохновение, а оно бывает не всегда… Так что не во мне тут дело, а в жене. Даша никогда меня по-настоящему не понимала. Она вообще оказалась редкой эгоисткой. У нее, можно сказать, был свой собственный алфавит, первой и главной буквой которого являлась буква «я». И второй, и третьей… А вообще в нем было очень мало букв. Еще «з», с которой начиналось слово «зависть» (потому что я только и слышал от жены: «А вот Лиде муж шубу купил», «А соседи такой ремонт сделали, любо-дорого глянуть. Пойди посмотри, с тобой такого никогда не сделаешь!», «Все женщины живут обеспеченно, а я вкалываю, а ничего себе не могу позволить, потому что муж у меня тунеядец»). И буква «о» — «обида»… Да, пожалуй, и все… А вот Айко… О-о-о! Это была необыкновенная девушка! Она родилась в стране гейш, а гейши, как известно, — женщины особенные. Да, почему-то Айко вызывала у меня именно ассоциацию с гейшей — красивой, умной, воспитанной, разбирающейся в искусстве, умеющей вести себя с мужчиной, способной оценить его, порадовать, подарить ему счастье… Я закрывал глаза и представлял себя рядом с ней. От этого даже голова кружилась.
«Я всегда хотела познакомиться с таким парнем, как ты, — написала мне как-то. -г- Талантливым и тонко чувствующим… По-моему, мне повезло».
После этих ее слов по мейлу я решил: «Была не была», и, когда она снова приехала к нам, пригласил ее на свидание втайне от жены. И хотя еще не сделал ничего плохого, уже боялся. Боялся скандалов и разборок с Дашей. И тем не менее… …Я снова посмотрел в глаза Айко (на этот раз уже без всяких туристов, мы были одни) и понял, что пропал. При встрече она слегка поклонилась.
— Коннитива! — произнесла девушка по-японски (и снова это странное произношение — не поймешь, то ли она сказала «коннитива», то ли «конничива», то ж вообще «коннисива») и улыбка осветила ее лицо. Да что там лицо — осветила целый мир!
— Коннитива! — повторил я за ней, как зачарованный.
Мы гуляли по Мариинскому парку, бродили по Владимирской горке. Я не мог оторвать глаз от Айко, моей милой маленькой «гейши». Все в ней было такое миниатюрное и хрупкое, такое эфемерное… То, как она говорила, как двигалась… Мне было страшно, что в любой момент она может просто раствориться в воздухе, исчезнуть, словно сказочная фея. Спустя неделю я был в нее по уши влюблен, а спустя две недели совершенно неожиданно для самого себя спросил:
— Ты выйдешь за меня замуж?
-У ты же есть жена, ты не можешь просить моей руки, сказала она по-английски со своим японским акцентом. Ну и что? Жена! Попробовала бы она жить с такой гиеной! Может, это было безумием, но я знал, что хочу и должен быть с Айко. Когда робко заговорил с Дашей о разводе, то думал, что она разозлится. Но супруга, похоже, даже обрадовалась. В какой-то момент мне, представьте, обидно стало, что меня вот так легко отпускают. Ну да ладно. Разве я не этого хотел… Через три месяца развод был оформлен, бывшая уехала к родителям (потому что квартира, в которой мы жили, принадлежала мне — досталась от бабушки), а Айко согласилась поселиться со мной. Она сразу же приняла решение оставить работу. Просто не верилось, что все так просто и хорошо складывается — как по маслу. «Так не бывает! Это волшебство!» — думал я.
— Ты живешь в четвертой квартире? — удивилась девушка, когда мы впервые подошли к моей двери. — Это принесет несчастье!
— Почему? — не понял я. — Ты что, суеверная?
Оказалось, что да, как и большинство японцев. А почему, она тоже объяснила, да я и сам потом прочитал в Интернете. У нас несчастливым числом считается 13, а в Японии — 4. Это связано с тем, что чтение числа 4 («чи») вызывает в памяти другой иероглиф — «Смерть» («ши»-тут опять идут эти непонятки с произношением шипящих звуков). Поэтому в стране восходящего солнца нет квартир под номером 4. Несчастливого числа настолько боятся, что в тамошних больницах нет даже четвертых палат и четвертых этажей, а если и есть, то там никогда не размещают пациентов. Недолго думая, я взял отвертку и избавился от номерка на своей двери. Только после этого Айко отважилась войти внутрь.
— Ты тут хоть иногда убираешь? — спросила она с сомнением. Хм, пожалуй, у меня действительно было не очень уютно. Но ведь для художника есть вещи поважнее. — Не волнуйся, успокоил я. — Сделаем ремонт. После него ты не узнаешь квартиру. Через три месяца мы поженились. Айко выглядела очаровательно в своем красном, как вишня, платье. Не было мужчины, который не завидовал бы мне в тот день. Да я и сам не мог поверить своему счастью. Любимая постоянно удивлялась — многие вещи, которые для нас совершенно привычны, вызывали у нее недоумение, а порой даже раздражение и недовольство.
Например, с тем же ремонтом. Мастера несколько раз переносили срок окончания, все время придумывая какие-то отговорки.
Айко кивала и натянуто улыбалась, но внутри просто кипела.
— Зачем им сроки, если они все равно их не придерживаются?! — возмущалась она. ЄаМа же, потомок самураев, даже если бы дала слово собаке, все равно сдержала бы его. — У вас безработица, а вы не умеете уважать труд. Не понимаю этого…
Айко все время чего-то не понимала. Например, почему наши люди столь невежливы, почему они матерятся.
— У нас в Японии считается, что невежливость — это признак слабости и страха, — объясняла она мне, а я только кивал.
А что мне было ей сказать? Супруга так и не смогла привыкнуть к косым взглядам и непристойным жестам, к тому, что у нас редко извиняются, обидев кого-то на улице или в транспорте.
— У нас в Японии, — в очередной раз начинала она, — даже заклятые враги не показывают своей антипатии. Вежливость — наша национальная добродетель.
Что правда, то правда, Айко была очень вежливой. Когда она разговаривала с кем-то, то все время кивала и улыбалась. Улыбка не сходила с ее лица с утра до вечера, словно была приклеена. При взгляде на эту девушку сложно было понять, злится она или радуется. От нее я узнал, что в Японии женщина пропускает мужчину перед собой в дверях и встает, когда он входит. Из-за этой ее почтительности я не раз чувствовал себя неловко. Когда Айко видела на улице целующуюся парочку, то краснела и отводила глаза. Она не могла понять, как можно выставлять напоказ чувства и так части повторять «я люблю тебя».
— Японец говорит это только один раз, на своей свадьбе, — объяснила она мне. – Аищитеру — это слишком серьезно, чтобы вот так повторять каждый день.
Ну что ж, японцы, действительно проявляют большую сдержанность. Мы с ними совершенно разные. После свадьбы они говорят друг другу только «суки да» («ты мне нравишься»). Но ведь у них нормальным считается и то, что у многих японских мужчин после свадьбы есть любовницы. Не уверен, что Айко понравилось бы, если бы я завел себе кого-то на стороне… Мы оба все время чему-то удивлялись. Жена не могла понять, как можно спать на пуховой подушке и заваривать впопыхах чай в пакетике. Ведь для нее чаепитие — это целый ритуал! Она терпеливо учила меня есть палочками и объясняла японские обычаи. Рассказывала о чайной церемонии и даже устраивала нечто подобное для меня дома. И знаете, читать об этом в Интернете — одно, а самому попробовать — совсем другое!
Айко так забавно перекручивала наши слова, что я смеялся.
— Ты не смеяться! Ничего тут не смешно! — сердилась она. — Я хотеть слышать твой японский!
— А я тебя любить! — отвечал я, пытаясь поцеловать любимую. Наша жизнь была забавной. По крайней мере, мне так казалось. Айко хотела стать образцовой «сюфу» — хозяйкой. А я вскоре убедился: то, что японцы говорят, думают и делают, — далеко не одно и то же. Даже если японка покорно склоняет голову перед мужем, то лишь на людях. В доме же царит ОНА и только ОНА. Стоило мне попробовать сделать что-то по-своему, как я тут же натыкался на решительный протест супруги. Все должно было быть так и исключительно так, как хотела она.
Я с завистью смотрел на друзей, которые на улице пропускали своих жен вперед, зато дома могли стукнуть кулаком по столу. Временами, правда, и они мне завидовали. Когда к нам в дом приходили мои товарищи и садились за стол, каждый из них пытался произвести впечатление, но моя очаровательная японочка даже не удостаивала их взглядом. Она говорила со мной, даже тарелку с едой ставила в первую очередь мне. Приятели очень удивлялись. Ну да, первое впечатление часто обманчиво. В Японии дом — женское царство. Многие японки, выходя замуж, отказываются от профессиональной карьеры. На работу они выходят только тогда, когда вырастут дети, да и то не всегда. Семью полностью содержит муж. Может, в Японии мужчинам на это денег хватает, но у нас… Попробуй покрутись! Тем более что любимая особо не экономила, все, что я зарабатывал, она быстро спускала. А когда узнала, что никаких сбережений у меня нет, запаниковала. Нет, не заплакала (слез от нее вообще не дождешься), просто стала белой как полотно, в глазах застыл ужас, и она стала выяснять, как такое вообще возможно.
— Просто нет, и все, — ответил я. — Айко, ты, видимо, что-то не так поняла в самом начале. Я же не бизнесмен какой-нибудь! Я — художник! А у нас художники богачами не бывают. Продам картины — будут деньги, не продам — нет. Тогда приходится одалживать у родителей, знакомых. Как заработаю, возвращаю…
Как это? Ты одалживаешь деньги?! Значит, ты должен больше работать. У нас в Японии… — снова начала она. Я крепко взял ее за руки и усадил на диван.
— Мы не в Японии. А мне нет смысла больше работать, потому что все равно нет покупателей. Пойми, сейчас мало у кого есть деньги на покупку предметов искусства…
— Плохо, — прошептала жена испуганно.
Она сидела на диване и слегка раскачивалась взад-вперед. Моя мама в такие минуты обычно хваталась за пылесос или за швабру, Даша бегала по квартире и кричала, выговаривая мне, но потом тоже начинала что-нибудь делать, гремела посудой на кухне. Айко же сидела молча, застыла — словно превратилась в изваяние. Оказалось — собирала силы для следующей стычки.
— Так на что мы будем жить?! — снова завела она минут через пять. — Как мы будем жить?! У нас ведь ничего нет…
Если до этих пор меня все устраивало, то теперь моя японская жена не давала мне расслабиться. И если я думал, что Айко будет жить со мной сегодняшним днем, то глубоко заблуждался. Ее любимым вопросом стало: «Когда?» («Когда ты это сделаешь?», «Когда начнешь зарабатывать?», «Когда вернешься домой?»…). Честно признаться, я терпеть этого не мог А когда возвращался, она всегда спрашивала:
— Ты пил?
— Ой, да что ты выдумываешь… Но ее нелегко было сбить с толку.
— Ты луцсе не пить! До конься зисьни!
— Ты сютись? — передразнивал я ее.
— Ты не смеяться! Ты… ты… — начинала кричать она.
— Дорогая, не преувеличивай. Я выпил одну бутылку пива.
— Не врать! — злилась она. — Ты изменяться после алкоголя. Быть другой человек. А потом нет ответственность. Ты тяжело болеть. Очень болеть. Ты лечиться.
— Ты слишком много говорить. Разнервничаешься, и головка будет болеть. Ты успокоиться, — вторил я насмешливо.
— Нани головка?! Бака!
Теперь я уже знаю, что «бака» по-японски значит «идиот». Ну, или «дурак», «болван» — кому что больше нравится. -Ты не можешь отличить обманчивый сон от цели, — Айко листала словарь, чтобы быть уверенной, что я ее правильно пойму.
— Эта твоя болтовня об искусстве! Что ты в последний раз нарисовал?! Покажи хоть одну акварель. Это все бред алкоголика.
— Ой, ну хватит уже! Я просто несчастный человек.
-Ты есть напит… напит собственным не… не… несчастьем, выговорила наконец она, а я, не удержавшись, снова рассмеялся. Айко рассердилась и моментально перешла на английский, в котором она чувствовала себя как рыба в воде. -Ты наслаждаешься собственным несчастьем, — сказала она. — И поэтому не видишь, что ты сам — несчастье для других! Тебе все это нужно для того, чтобы оправдать свое пьянство и не мучиться угрызениями совести.
Когда она наконец выплеснула эмоции и немного успокоилась, то попыталась мне объяснить, что я должен сделать, чтобы нам вместе было хорошо.
— Во-первых, нинтай. Терпение. Во-вторых, као. Самообладание, — перечисляла Айко. — В-третьих, гири. Обязанность. В-четвертых, аон. Ответственность.
— Ясно. Все понял, — улыбнулся я, приложив руку к виску так, словно отдаю честь.
— Ты ничего не понимать! — возмущенно выкрикнула она. — Бака. Это учить долгое время, чтобы понять!
Айко была очень внимательна и аккуратна, я бы даже сказал, скрупулезна. На базаре она по несколько раз пересчитывала сдачу, в разговоре искала подтверждения тому, что собеседник ее понимает (надо было кивать головой так, как это делала она сама). Я с трудом переносил все это. Мы настолько по-разному смотрели на жизнь, что я смертельно устал от постоянного непонимания. Я выше Айко сантиметров на тридцать, поэтому мне сверху всегда казалось, что у нее закрыты глаза, Даже тогда, когда прятал от нее банку пива. Но нет! Она всегда все знала и все замечала. Маленьким мужским тайнам в нашем доме не было места. Точно так же супруга не воспринимала моих друзей, которые приходили к нам в гости с бутылкой.
— В тридцать лет нет друзей, есть только партнеры по бизнесу.
Ба-ака! — шипела она мне на ухо. — Тебе уже пора это понять! Однажды, когда я стал рассказывать ей об СССР, о политических преследованиях и переполненных тюрьмах, Айко заявила, что в Японии женские тюрьмы тоже забиты. Меня это рассмешило, но ненадолго — она тут же объяснила, что большинство женщин сидит за убийство своих мужей.
— И за что же они прикончили этих бедолаг? — спросил я.
— За то, что те пили, не работали, тратили деньги на азартные игры… Перед свадьбой клялись делать одно, а потом делали совсем другое. Они были безответственны.
Я любил Айко, но мне все труднее становилось выносить ее давление, постоянные ограничения, то, что она не давала мне быть самим собой, пытаясь вылепить из меня японского мужа. Я все чаще старался улизнуть из дому к друзьям и все больше пил. А когда возвращался и в дверях наталкивался на недовольную, сердитую жену, меня обливал холодный пот.
— Ты есть сумасшедший! Garbage! Мусор! Бака! — английские, русские и японские слова сыпались на меня градом.
— Дорогая… — беспомощно бормотал я.
— Нани дорогая? Мужчина должен жить работой, иметь положение, содержать семью… Не принимать помощи от других, рассчитывать на себя…
— А как же сама жизнь? Когда жить-то? — недоумевал я.
— Жизнь — это оплаченные счета!
— А как же МЫ? Когда НАМ быть счастливыми?
— Мы — это значит выжить! Мы — это бороться с жизнью до самой смерти! — объясняла она, а я все чаще думал: «Похоже, опять ошибся, а вернее сказать — влип».
Айко оказалась не такой, как мне казалось вначале. Для нее брак был бухгалтерской книгой, в которой она с извращенной скрупулезностью подбивала дебет и кредит.
— У нее как бы два лица, — объяснял я своему другу. — Как у всех японцев… Только раньше не знал об этом. У них есть татэмаэ и хоннэ. Татэмаэ — то, что они показывают окружающим: вежливая улыбка, понимающее кивание головой. Все это может легко ввести в заблуждение. Меня и ввело. К сожалению, под этой маской скрывается хоннэ-то, что японец на самом деле думает. То, что жена имеет право говорить мужу, когда никто не слышит. -Лицемеры, одним словом! — подытожил Максим.
Я громко вздохнул и почесал затылок. «Неужели моя Айко лицемерная?» — было как-то трудно с этим смириться. Когдая вернулся домой, супруга устроила мне ад. Причиной была просроченная квитанция на квартплату. Японцы не знают мата, но прекрасно справляются и без него.
— О-о-о, — она театральным жестом хваталась за голову. — Я ошибаться! Так сильно ошибаться! Ради такого бака бакаши! — она в бешенстве выбрасывала в окно мои кисточки и краски.
Я был беспомощен. Никто никогда не говорил мне столько обидных слов, как Айко. Она не просто оскорбляла меня, а даже пускала в ход свои маленькие кулачки. Да, мы были из двух разных миров, но меня все еще очень тянуло к японке. Я верил, надеялся и любил даже тогда, когда слышал:
— С меня хватит! Divorce! Развод! Конец. Я устала. Ты есть маленький мальчик. Как ты жить?! Что ты зарабатывать?
— Дорогая…
-Дорогая? А работа есть? А деньги? Чувства без поступков мертвы. Я все обдумать… — Айко вдруг посмотрела мне прямо в глаза.
— Чем дольше я здесь, тем легче мне понимать себя и Японию. Моя жизнь там. Ты должен найти женщину из своего мира.
— Ты шутишь?! Ведь я люблю тебя!
— Нет, — в ее глазах вдруг появились холодные искорки. — Ты ничего не понимать. Ты все время врать! Даже самая большая любовь проиграть плохой привычке.
Я смотрел на жену, чувствуя себя виноватым и несчастным. Я знал, что могу ее потерять. Поэтому пообещал все, что она хотела, — что найду себе хорошую работу и начну зарабатывать.
— Ты еще будешь мною гордиться. Только не бросай меня… Наверное, она меня тоже все еще любила, потому что осталась. Вот только решила, что мы не можем и дальше жить так, как жили все это время. Поэтому мы открыли суши-бар. Айко придумала меню, мы наняли повара, договорились с водителем, а я стал официантом и уборщиком в одном лице. Вкалывал с раннего утра до позднего вечера — как настоящий японец. Тяжелее всего было после закрытия бара. Я выкладывался по полной, уставал смертельно, говорил жене:
— Я падаю от усталости. Завтра вычищу эти кастрюли, хорошо?
— Завтра? Всегда завтра! Ведь эти кастрюли работали весь день, ты забыть? Надо отблагодарить их. В итоге я чистил и мыл посуду до полуночи, чтобы любимая подарила мне страстную ночь и милую улыбку.
Но, наверное, никто из нас уже не был счастлив в этих отношениях. Мне казалось, что Айко все равно тяготит наша нынешняя жизнь. Мы целый год пытались спасти свой брак, но я и сам понимал, что это не имеет смысла. Между нами не осталось и капли взаимопонимания. Я все чаще старался уйти из дому. Причем усталость накопилась такая, что даже к друзьям уже не тянуло, хотелось побыть одному.
Как-то вечером пошел в парк, устроился на скамейке возле озера и стал тупо смотреть на воду. Вдруг рядом села женщина. Высокая, одетая в длинное платье и короткую кожаную куртку. Я отнесся к ней настороженно, но когда она заговорила, у меня по спине пробежали мурашки. Наконец-то в словах, прозвучавших в мой адрес, не было поучений и претензий.
— Что, грустно? — спросила незнакомка. Я молча кивнул.
— А дома она? — с пониманием поинтересовалась женщина. Я снова кивнул.
— И все не так, как хотелось бы, правда?
— Почти…
Женщина больше ничего не спрашивала, мы оба молчали. Мои мысли опять крутились вокруг Айко, вокруг моей красивой, маленькой Айко, к которой меня по-прежнему тянуло. Жаль, что у нас с ней так ничего и не получилось. Хотя мы старались…
— И что, жалеешь? — голос женщины вывел меня из забытья, дама достала сигарету, закурила.
Я не ответил. «Почему, ну почему у нас не получилось? — не давала покоя мучительная мысль. — Ведь мы любили друг друга. Неужели этой любви оказалось недостаточно? Наверное, не хватило понимания и терпения. Не хватило сердечности. У японцев все по-другому, им не нужна сердечность…»
— Не жалей, — прервала молчание незнакомка. — Постарайся извлечь из всего какую-то пользу. А не получится — плюнь…
— Но как? Мне так больно и обидно! — посмотрел на сидящую рядом женщину, но ничего не смог прочитать по ее лицу.
Не заметил ни интереса, ни сочувствия — маска какая-то… Вернувшись домой, я крепко обнял Айко и долго не выпускал ее из объятий. В тот момент мне показалось, что понял, почему так сильно ее люблю. Ее отношение к жизни и ко мне не было поверхностным. Для нее все это было очень серьезно. И тут я расплакался, совсем как ребенок. Впервые за много лет. И жена обнимала меня и прижимала к себе, раскачиваясь по своей привычке взад-вперед.
— Хоросе. Очень хоросе. Ты понимать. Наконец-то понимать. Ты должен заботиться о своем характере, как самурай о своем мече, — сказала она и замолчала.
Стало так тихо, что я даже испугался. Странно. Почему она не ругается со мной? Никаких ссор, никаких повышенных тонов…
— Костя, мы должны попрощаться, — неожиданно прервала тишину Айко. — В наших отношениях больше нет смысла. Я вернуться в Японию. Тебе оставаться и думать, как жить.
— Хай, — покорно согласился я и всхлипнул.
Мы оформили развод, закрыли суши-бар. Были прощальные посиделки для знакомых, подарки, слезы и мое тоскливое предчувствие того, что уже никогда и нигде не смогу почувствовать это божественное МЫ. Я отвез ее в аэропорт.
Миниатюрная фигурка с двумя дорожными сумками стояла в длинной очереди путешественников, ожидающих регистрации. Айко слабо улыбнулась мне, немного грустнее, чем обычно. Я смотрел на нее и чувствовал, что безвозвратно теряю что-то очень важное и дорогое. Мне было жаль этой любви, которую я сам же и испорти.’!. И тогда я в последний раз подошел к супруге и прижал ее к себе.
— Сайонара. — произнесла она.
Да, это были самые подходящие слова. Именно «прощай»…
— Протай, любимая, — сказал я, но, несмотря на это, долго не хотел ее отпускать. Я не чувствовал ни злости, ни обиды, только невыносимую грусть.
Айко молча высвободилась из моих объятий, взяла свои сумки и отошла. Потом она сдавала багаж, ждала вылета, и я потерян ее из виду. Самолет взлетел, а я все стоял и смотрел на него, не в силах оторвать глаз, пока не потерял из виду. Наверное, стоял бы еще, если бы не почувствовал на своем плече чью-то прохладную ладонь. Я оглянулся и застыл. Сзади стояла га самая дама из парка. Странно, откуда она здесь взялась?
— Мы случайно не знакомы? — спросила женщина.
Я внимательно смотрел на нее. но ничего не говорил. Да… тот вечер у реки. А может, наша встреча — это перст судьбы?
— Случайно знакомы, — ответил я наконец. — Может быть, зайдем в кафе, выпьем по чашечке кофе?
Жизнь показана, что Айко права. Мне нужна была женщина из моего мира. С Кристиной я быстро нашел общий язык. Вот только не разочарует ли нас жизнь в очередной раз…